Другое Средневековье: В борьбе с поверхностным подходом

Материал из Ролевая Библиотеки
Перейти к: навигация, поиск

Автор: Шимус

Доклад впервые был представлен на седьмом Комконе в 2012-ом году.

Речь тут пойдет о 12-14 веках, о Западной Европе, точнее, о людях, ее населявших - в основном о том, что творилось у них в голове, и чем это было вызвано. Эти три века я беру как период наиболее сформировавшегося, классического развитого Средневековья – а значит, наиболее затертый и заштампованный романистами 19 века и ролевиками рубежа 20 и 21-го (хотя я и буду порой выходить за очерченные рамки ради особенно яркого примера). Раздражает заблуждение, что человек Средневековья устроен просто, а значит, вникать в культуру и менталитет особенно не требуется. Я не собираюсь открывать антропологических Америк, а всего лишь акцентирую ваше внимание на некоторые важные и полезные вещи, чтобы на вашей следующей игре «ритуал перехода» из современного видения мира в средневековое вполне удался.

На семинаре я вкратце напоминал специфику каждого из трех столетий; здесь я этого делать не буду, полагая, что заинтересованный читатель сам сориентируется, если что, заглянув в справочник, чтобы на протяжении всего текста держать эту специфику в голове.

Перехожу сразу к сути.

Люди сообществ

Еще с 10-11 века общественное сознание оккупирует идея трехчастной структуры общества: oratores, bellatores, laboratores (молящиеся, сражающиеся, пашущие/трудящиеся, в последнюю категорию включались и городские ремесленники-торговцы). У каждого из трех сословий - своя освященная Богом миссия в обществе, к каждому свои требования и обязательства, пытаться изменить предначертанное, менять что-то в своей функции - грех. Важный момент - средневековые теории, как и средневековое представление обо всем - очень визуальны; метафоры отличаются исключительной наглядностью - так и здесь культивируется представление о теле общества, где духовное сословие - голова, военное - руки, “третье сословие” - ноги, на которых оно держится.

Внутри каждого страта была более сложная структура из отдельных, более мелких социальных групп - по социальному, территориальному, профессиональному, религиозному, куртуазному, гендерному и т.д. признаку - монашеские ордена и общины внутри одного монастыря; капитул при кафедральном соборе; духовно-рыцарские и светские рыцарские ордена; бегинки и беггарды и прочие полумонашеские общины; ремесленные цеха; купеческие гильдии; землячества внутри сообщества университетов; поэтические кружки и куртуазные «ордена»; круг королевских приближенных; сиенские контрады (реликт, сохранившийся в общих чертах и до наших дней); сельские общины крестьян; наемничьи бригады; женщины, девушки, юноши, дети одной социальной группы – и прочие, и прочие, тысячи их.  Так, по поводу ремесленных сообществ, простой пример - в «Книге ремесел», составленной около 1268 года по приказу парижского прево Этьена Буало, одних ремесел перечислено около ста тридцати.

Средневековое общество - общество корпораций и корпоративности. Что это значит? Каждый человек имел свою, четко очерченную «нишу», входил в ту или иную корпорацию – обособленную группу людей, которые занимаются определенным общим делом, подчиняются особым правилам. Причем это подчинение, регламентация всех сторон жизни воспринимались членами сообщества не как некие насильственные ограничения, навязанные свыше, - а как modus vivendi, некий корпоративный архетип, следование которому почетно, единственно верно и освящено традицией или хотя бы самим наличием канона. Как, в частности, пишет историограф по поводу ремесленных сообществ, «гильдии изначально имели сакральный характер и были связаны с языческими культами. Члены цеха, гильдии называли друг друга «братьями»: демократические формы и традиции играли в средневековом городе большую роль, несмотря на всю дифференциацию в коммуне и в цехах».

В чем мог выражаться корпоративный modus vivendi:

  1. устав - гласный или негласный, письменный или устный;
  2. внутренняя иерархия;
  3. корпоративный ритуал. По выражению Ю.М.Лотмана, “средневековое общество – общество высокой знаковости…. С этим, в частности, связано характерное явление, согласно которому та или иная форма деятельности средневекового коллектива, для того, чтобы стать социально значимым фактом, должна была превратиться в ритуал”. Ритуал вступления в сообщество и другие внутренние ритуалы перехода, внешние ритуалы самопрезентации сообщества в обществе – составляли самую суть его бытия. Сюда же - модель поведения, типизированная практически до ритуала – например, ступени передачи мастерства вплоть до воссоздания шедевра для подмастерья - актуализация в своей отдельной жизни, в своей повседневности корпоративного мифа – мифа в широком смысле слова; повторения действия, закрепляющего мироустройство, подобно вращению молитвенного барабана или движению карнавального шествия посолонь.
    • «Цеховые и городские уложения закрепляют и регулируют поведение бюргеров. Наряду с регламентами, которые обусловливали производственный процесс и другие стороны хозяйственной жизни, мы найдем в них постановления о попечении о нищих, о порядке крещения детей, о разрешенных для подмастерьев видах одежды, даже перечни ругательств с указанием штрафа за каждое из них и многое другое. В «свадебном  регламенте» Аугсбурга детальность описания всех обрядов и распорядков не уступает конкретным и дотошным предписаниям «варварских правд». Здесь устанавливается максимальная численность гостей, которых бюргер мог пригласить на свадьбу, указано, сколько раз можно переодеваться во время свадьбы в течение ее первого и второго дня, какова должна быть плата     музыкантам; излагается порядок построения свадебной процессии, сказано,     сколько женщин имели право сопровождать невесту в баню и сколько мужчин могло вести в баню жениха, — все, даже самые обыденные, казалось бы, житейские отправления превращались в ритуал и подлежали регламентации городского магистрата. Предписания об устройстве пирушек мелочностью, с которой они фиксируют все моменты поведения их участников и возможные нарушения порядка, опять-таки напоминают титулы казуистичных германских судебников» (А.Я. Гуревич. Категории средневековой культуры).
  4. язык, система понятий и знаков, топосов , так сказать, мемов – это могла быть своя терминология, свой набор метафор (самым, пожалуй, ярким примером этого будет trobar clus, «темный стиль», которого придерживалась во времена провансальских трубадуровчасть куртуазных поэтов – другая наоборот отвергала его за непонятность и элитарность), даже жестов, понятных только в своем кругу.
  5. визуальное выражение: одежда, геральдика, опять-таки жест, идеал внешности (дресс-код внутри средневековых сообществ – довольно частое явление; помним про визуальность).

В тяжелых условиях Средневековья в одиночку было трудно выжить. Преследовавшее средневекового человека чувство страха и неуверенности в завтрашнем дне – дает не только социальное, но и психологическое объяснение тому стремлению объединяться в разнообразные сообщества, братства, немедленно “зачипованные” ритуалами - внешними атрибутами - уставом, что придавало им некий психологический, на уровне религиозного чувства, вес. Вот как Ашиль Люшер пишет о спонтанно сложившемся в эпоху Филиппа Августа в ответ на бесчинства шаек наемников и мелких рыцарей братстве «капюшонов»:

«Шло ли это от Бога или от людей, но в существовании братства в Ле-Пюи нельзя сомневаться. Собратья носили как знак корпорации форменный головной убор — маленький капюшон из полотна или белой шерсти, откуда их прозвище «надевшие капюшон», capuciati, или «белые капюшоны». К этому капюшону привязывались две ленты из той же ткани, ниспадавшие одна на спину, другая на грудь. «Это походило, — говорит приор Вижуа, — на омофор епископов». На передней ленте была закреплена эмблема, символизирующая чудо, — оловянная бляха с изображением Богоматери и Младенца и со словами «Agnus Dei». Члены сообщества на каждый праздник Троицы платили взнос и клялись вести себя по-монашески, ходить к исповеди, не играть в азартные игры, не богохульствовать, не посещать таверн, не носить изысканных одежд и кинжалов. Они организовались, чтобы бороться против разбойников, так что их не надо было собирать. Только посредством дисциплины и нравственности, по их мнению, можно было заслужить у Бога победу. Многие из собратьев жили в такой святости, что на могилах этих «капюшонов», убитых разбойниками, совершались чудеса. Солдаты такого образцового войска составляли очень тесное братство, члены которого клялись друг другу в абсолютной преданности. Когда «капюшон» случайно убивал кого-нибудь из своих и брат жертвы принадлежал к сообществу, он должен был отвести убийцу к себе домой и, забыв о своем трауре, дать ему с поцелуем мира еду и питье. Воистину христианское милосердие, доходящее до героизма! Организация охватила все слои общества, объединяя знатных баронов, епископов, аббатов, монахов, простых клириков, горожан, крестьян, даже женщин».

И именно небольшое сообщество определяло львиную долю представлений отдельного человека о мире и своих взаимоотношениях с ним. Даже маргиналы, парии объединялись в собственные сообщества, носящие ряд вышеперечисленных черт – прокаженные, преступники всех мастей. Так, у Ольги Тогоевой есть статьи, посвященные «ремеслу воровства» - именно так толковали средневековые судьи воровское сообщество – как своего рода цех, со своими профессиональными тайнами, темой «посвященности» в них и т.д.

Естественно, если человек внутри сообщества переставал соответствовать его нормам – у этого человека сразу начинались проблемы. Однако стоит различать девиацию, которая соответствует более глобальному идеалу – христианской святости. Так, французский король Людовик IX, прозванный Святым и довольно скоро после смерти официально канонизированный, шокировал придворных, разбавляя на пиру подливку водой или же собственноручно (еще и в компании с пригнанными туда братьями) таская камни на строительстве аббатства Ройомон – но то был шок с налетом благоговения, ибо то были поступки поистине святого властителя-подвижника. Этой своей репутацией Людовик внес огромный вклад в престиж французской короны как таковой в глазах современников и потомков.

Подытожим: средневековое общество представляло собой сложный конгломерат социальных групп разной величины и охвата, часто перекрывающих друг друга, складывавшихся на протяжении веков или спонтанно возникавших по определенному поводу, - по сути, носителей нескольких разных Средневековий, разных, во многом сформированных корпоративными нормами мировоззрений.

Люди Театра

Средневековое общество – это, по выражению Йохана Хейзинги, общество «гордой и безжалостной публичности». Долго и трудно появляется представление о приватности, личном пространстве, личных вещах в психологическом и гигиеническом смысле. Долгое время спят по несколько человек в одной постели, я уже не говорю о количестве спящих в одной комнате; читают, даже наедине с собой – вслух. На селе все происходит на виду; город – пространство открытых ремесленных лавок, где на обозрение прохожих выставлен труд мастера и его результаты; рынков; публичных проповедей и диспутов. Даже если нет зрителей земных - по умолчанию, некто смотрит свыше. Вся жизнь – снова и снова подмостки священной драмы, мистической борьбы за человечество.

Публичность сочеталась с эмоциональной нестабильностью, вплоть до экзальтации. Сдержанность, особенно у мужчин – негласная норма Нового времени. Средневековые улицы – арены вспышек гнева, громогласной божбы, драк, слез, буйного веселья и такой же бурной печали. Церковь, конечно, призывала к умеренности, гнев – смертный грех; но при этом поощряла слезы, особенно слезы благочестивых переживаний – как у женщин, так и у мужчин, и хронисты с удовольствием описывают слезы короля по тому или иному поводу, считая их важным проявлением личных достоинств.

Истерия, особенно, опять же, религиозная, передавалась в этом обществе подобно эпидемии. На всевозможные видения, то есть, грубо говоря, галлюцинации существовала своеобразная мода; средневековая психика была настроена на эту волну. Отчасти эмоциональная нестабильность имела физиологические причины (недоедание, неравномерное питание или пост; вообще низкий уровень медицины; отравление спорыньей (грибком, поражающим рожь и пшеницу) – которое случалось нередко и вызывало видения наподобие образов Босха) - отчасти психологические: постоянное чувство незащищенности, неуверенности в завтрашнем дне; плюс церковь подогревала религиозную эмоциональность; плюс общая театральность отношений при обилии зрителей.

Даром что светские профессиональные лицедеи считались в Средние века «проклятым хором» - средневековое общество само действовало словно бы на театральных подмостках.

Отсюда значимость ритуала, торжественного публичного действа – и их внешнего оформления. Любой въезд государя, иерарха, лица, облеченного властью, в город – особенно первый или по торжественному случаю – обставляется как очень зрелищное, наполненное визуальными символами и блеском, мероприятие как со стороны въезжающего, так и с принимающей стороны (например, популярная черта встречи – одетые в белое дети, постилающие под ноги государеву коню пальмовые ветви); встреча чудотворных реликвий – тоже обставляется со всей торжественностью; обряды вроде коронации или похорон являют собой целый набор мощных символических жестов с участием значимых атрибутов, и опять же – максимально публичны.

Вот, например, – королевская свадьба в 13 веке, когда к ритуалу публичного договора у входа в церковь добавился ритуал церковного таинства. Санс, 27 мая 1234 года, венчаются король Франции Людовик IX и Маргарита Прованская. Первая часть обряда - это оглашение на площади: архиепископ обратился к молодым и некто (вероятно, в отсутствие отца это был дядя Маргариты), выполняющий роль отца невесты, соединил правые руки - символический жест, напоминающий ритуал оммажа и обозначающий взаимное согласие супругов. Дальше архиепископ окурил ладаном и благословил кольцо, передал его королю, король надел Маргарите сначала на большой палец правой руки (со словами In nomine Patris), затем на указательный (et filiis) и, наконец, на средний (et Spiritus sancti. Amen). После этого король дал Маргарите 13 денье (значение этого жеста неясно), а она, скорее всего, отдала их архиепископу вместе с брачной грамотой, свидетельствующей о заключении брака. За этим последовали молитва и благословение архиепископа. Далее молодые входят в церковь. Служится месса с текстами, адаптированными к данному событию. Потом молодые встают на колени перед архиепископом, на них накидывают брачный покров, в это время архиепископ призывает благодать божью на молодых. Это типичный обряд перехода – напоминающий рукоположение или миропомазание. Невеста дает обет верности жениху. Жених встает и восходит к алтарю, получает о архиепископа поцелуй - знак любви и мира, спускается и передает его супруге - еще один вассальный обряд. Затем следует причастие. После мессы - хлеб и кубок с вином благословляются священником и символически разделяются между супругами. Затем следует ритуал благословения опочивальни и провожания до нее молодых, восходящий к древним обрядам плодородия (по материалам книги Ле Гоффа «Людовик IX»).

Отдельно еще раз остановимся на символической значимости жестов – и в узком смысле, и в значении единицы деяния. значимость жестов. Как писал Жак Ле Гофф,     «Феодализм — это мир жестов, а не записанного слова». Вот как, например, с полным осознанием символической нагрузки происходящего, обставляет свой уход из дома в монашескую общину Клара Ассизская:

«В день Вербного воскресенья 18 марта 1212 года Клара вместе со своей семьёй пошла на утреннюю мессу в собор Сан Руфино, где некогда она (как и сам Франциск) была крещена. Волнения перед предстоящим побегом, намеченным на вечер этого же дня, и предчувствие расставания с родным домом столь ослабили её, что она не смогла подняться с церковной скамьи, когда подошло время раздачи пальмовых ветвей. Тогда Гвидо, епископ Ассизи, к которому Франциск обратился за советом относительно Клары — так как она готовилась стать первой женщиной среди последователей Франциска, что создавало для дотоле исключительно мужского братства некоторые трудности — сошёл к ней сам и вручил ей освящённую пальмовую ветвь прямо в руки. Он же посоветовал Франциску после побега временно поместить Клару в монастырь сестёр-бенедиктинок, как позже и было сделано. При наступлении ночи, когда все в доме заснули, Клара вышла вон через porta di mortuccio, специальную дверь для выноса из дома умерших, имевшуюся во всех старинных домах Умбрии. Таким образом она символически показала, что умерла для своей прежней жизни в этом доме».

Символические жесты повсюду присутствовали в повседневности. Например, ни один добрый католик не приступит к трапезе, предварительно не осенив еду крестом или не очертив крест ножом на хлебе; еретик же делал по сути то же самое, только движение руки над едой было круговое. И, конечно же, всевозможные ритуалы передачи земли во владение, вассальная присяга и т.д. сопровождались символическими жестами, которые в глазах средневекового человека были едва ли не важнее письменного договора. При вассальной присяге это вложение рук в руки и поцелуй – за ней следовал обряд передачи фьефа во владение - символический акт вручения вассалу какого-либо предмета — штандарта, жезла, кольца, ножа, перчатки, прута, клока соломы и т. д.; при передаче земли – символически передавался кусок дерна. С письменным документом (который в те времена мало кто мог прочесть) тоже происходила обрядовая магия – «было принято перед составлением ее текста класть пергамент вместе с письменными принадлежностями на земельный участок, который являлся объектом сделки, с тем чтобы «сила земли» влилась в пергамент и сделала написанную затем на нем грамоту нерушимой и действенной. Придать действенность юридическому акту мог лишь магический ритуал» (Гуревич).

Особенно театральность расцвела в 14-15 веках в рыцарской и придворной культуре. Мне кажется интересным, в частности и для ролевого опыта, воспроизвести эту в чем-то маньеристическую культуру помпезных турнирных и пиршественных шоу (случалось, повара моделировали целые морские сражения на накрытых столах, с взрывающейся пиротехникой; или вот в моде были пироги, из которых вылетали живые птицы); нелепых на взгляд современного человека куртуазных орденов и обетов. Обеты часто приносят во время пира и клянутся птицей, которую подают к столу, а затем все съедают, каждый по кусочку. Вспомним "обет цапли", а ведь были и многочисленные "обеты фазана", "обеты павлина" и т.п. Можно было притрагиваться к доставленному живому кабану, которого потом подавали на стол. Или вот такой пример: «Граф Солсбери во время пира сидит у ног своей дамы. Когда наступает его очередь дать обет, он просит ее коснуться пальцем его правого глаза. О, даже двумя, отвечает она и прижимает два своих пальца к правому глазу рыцаря. "Belle, est-il bien clos?" — вопрошает он. — "Oyl, certainement!" ["Закрыт, краса моя?" <...> — "Да, уверяю Вас!"] — "Ну что же, — восклицает Солсбери, — клянусь тогда всемогущим Господом и Его сладчайшей Матерью, что отныне не открою его, каких бы мучений и боли мне это не стоило, пока не разожгу пожара во Франции, во вражеских землях, и не одержу победы над подданными короля Филиппа" (Йохан Хейзинга. Осень Средневековья)» И Фруассар свидетельствует, что видел нескольких английских рыцарей, которые закрывали свой правый глаз тряпицей.

В целом, любой человек, как правило, старается создать себе положительный “пиар”, совершая или оглашая какие-то свои действия - пока не огласили другие и не создали ему пиар отрицательный. Любой внутрисемейный ритуал стараются сделать публичным, зрелищным, видным, слышным. Помните, как в фильме Дзеффирелли «Брат мой солнце, сестра луна», когда Франциск приходит в родной город до окончания войны, его отец, встреча его на улице, кричит многочисленным соседям: «Смотрите, мой сын пришел с войны, потому что он болен! Он не трус и не дезертир – он болен!» В мире сообществ очень важную роль играет общественное мнение.

Итак – самопрезентация человека и презентация события в средневековом обществе как правило отличалась публичностью, визуальной и поведенческой выразительностью и глубоким символизмом происходящего. Это был своего рода театр повседневности.

Люди чудес

А теперь самое интересное. Я уже говорил выше о том, что жизнь в средние века осознавалась как подмостки священной драмы, доска извечной шахматной партии. Мир средневекового человека бесповоротно и неизбежно чудесен, причем чудесен по-разному; этакое соседство разнообразных «магических реализмов».

В этом мире много непонятного и непознанного. В анонимном трактате XIII в. о магните говорится: "Ни один капитан не должен употреблять этого инструмента, если он не хочет подвергнуться обвинению в колдовстве. Нет сомнения также, что ни один моряк не решится выйти в море подкомандой капитана, который возьмете собой вещь, явно свидетельствующую о том, что она изготовлена с помощью адского духа". Да и обыденные вещи часто толкуются в свете проявлений сверхчеловеческих сил - как приметы и знамения. Божественные знаки усматривают в облаках, в случаях и случайностях, особенно если происходящее напрямую связано с сакральным (например, при строительстве церкви любому происшествию дается толкование). Значимые события, такие, как смерть выдающегося монарха или папы, сопровождаются слухами о чудесных видениях у жителей разных областей христианского мира.

Слухи – отдельная статья. Зацепившись за очередное проявление чудесного и знакового и передавая этот рассказ из уст в уста, люди умножали сюрреалистичность метафоры и ее масштабы. Очень похоже на ситуацию окопов Первой мировой, которую выдающийся историк Марк Блок наблюдал лично: «Роль пропаганды и цензуры была значительна, но на свой лад. Она оказалась противоположной тому, чего ожидали создатели этих органов. Как превосходно сказал один юморист, "в окопах господствовало убеждение, что все может быть правдой, кроме того, что напечатано". Газетам не верили, литературе также, ибо, помимо того, что любые издания приходили на фронт очень нерегулярно, все были убеждены, что печать строго контролируется. Отсюда — поразительное возрождение устной традиции, древней матери легенд и мифов. Мощным толчком, о котором не посмел бы мечтать самый отважный экспериментатор, правительства как бы стерли предшествующее многовековое развитие и отбросили солдата-фронтовика к средствам информации и состоянию ума древних времен, до газеты, до бюллетеня, до книги» (Марк Блок. Апология истории). Вот типичный пример средневекового слуха с налетом сюрреализма: "В тот год, когда Саладином был взят Иерусалим, у всех родившихся детей было только по двадцать или двадцать два зуба вместо тридцати или тридцати двух, как обычно" (говорят, что не хватало числа, равного числу башен в захваченном городе). Или вот что рассказывает сам побывавший на Востоке биограф Людовика Святого Жуанвиль о добыче восточных пряностей: «Подобает теперь повести речь о реке, которая пересекает Египет и вытекает из земного рая… В том месте, где Нил проникает в Египет, местные жители имеют обыкновение расставлять по вечерам сети, а поутру находят в них драгоценные предметы, которые они доставляют в страну, как-то: имбирь, ревень, алоэ и корицу. Говорят, что эти пряности происходят из земного рая, падая под ветром с райских деревьев, подобно тому как ветер ломает в лесу валежник». Правда, красиво (особенно про ревень)?

Однако за чудесным и необъяснимым (или наоборот, объяснимым, но от этого не менее чудесным) не надо было ехать за тридевять земель – оно существовало с человеком европейского Средневековья в самом тесном соседстве и всегда могло вступить с ним в диалог. Люди рассказывают друг другу истории о том, как горожанка молилась статуе святого, не добилась ничего от нее, и высекла ее, чтоб неповадно было. Рауль Глабер трижды видел Сатану, а ведь он был ученым монахом и не отличался легковерием ("Вдруг увидел я, как у меня в ногах появилось некое страшное на вид подобие человека. Это было, насколько я мог разглядеть, существо небольшого роста, с тонкой шеей, худым лицом, совершенно черными глазами, бугристым морщинистым лбом, тонкими ноздрями, выступающей челюстью, толстыми губами, скошенным узким подбородком, козлиной бородой, мохнатыми острыми ушами, взъерошенной щетиной вместо волос, собачьими зубами, клинообразным черепом, впалой грудью, с горбом на спине, дрожащими ляжками, в грязной отвратительной одежде"). Химеры колонн монастырских зданий, барельефов гробниц, миниатюр на полях рукописей - это все бесконечный и бесконечно актуальный, правдивый и реалистичный рассказ о борьбе души с демонами. Читая произведения агиографии и назидательные exempla («примеры»), нетрудно встретиться е рассказами о том, как святые, будучи оскорблены или ущемлены в своих владельческих правах, не останавливаются перед вмешательством в судебные тяжбы, покидая для этого свои усыпальницы; нередко они затевают потасовки и готовы прибить и даже умертвить тех, кто не склонен уверовать в их святость и поклоняться им.

Порой наивной религиозностью пользовались люди - чуть менее наивно религиозные. Они переодевались в святых и устраивали  “чудесные явления” - с целью запугать кого-то, отвлечь, поднять боевой дух и т.д. Вот, например, какой случай приводит Люшер: «Видя, что страх перед разбойниками мешает паломникам приезжать в собор Богоматери и источник прибылей церкви грозит иссякнуть, один монахом из Ле-Пюи с одним молодым человеком из числа своих друзей воспользовался благочестивой простотой плотника Дюрана. Молодой человек, переодетый женщиной, в сверкающем венце из драгоценных каменьев на голове, явился молящемуся в церкви ремесленнику в образе Девы Марии и приказал ему передать народу свою волю. Те, кто откажется ее исполнять, якобы умрут в том же году. Узнав об этом от плотника, горожане тут же устремляются в церковь, и каноник, говоривший от имени того, кому было видение, сообщил своим слушателям, что Богоматерь испросила у своего всемогущего Сына мир для людей и что тех, кто не пожелает поклясться его соблюдать и воспротивится действиям договорившихся, настигнет внезапная смерть. Толпа спешит принести клятву, создается братство, которое скоро охватывает весь город и край».

Средневековое общество – это общество примет и суеверий (например, дурной знак - встретить простоволосую женщину, зайца; все, связанное с левой стороной). Священники боролись с ними, как могли - но при этом ни один церковный иерарх и даже светский властитель шагу не сделает, не погадав на Священном писании. Ибо все вокруг исполнено смысла.

Самым влиятельным генератором чудесного в головах и окружающем мире была, конечно, религия. Можем говорить о том, что у большинства средневековых людей, когда они смотрели на окружающую действительность, перед глазами была особая «христианская картинка». Но есть нюансы – «христианская картинка» могла быть совершенно разной у представителей разных сообществ.

Интеллектуальная элита Средних веков практически вся принадлежала к духовному сословию. Ее христианство и смысл окружающего мира были из ряда сложных философских категорий и унаследованных от античности идейных построений. Так, Жорж Дюби приводит рассказ о монахе 12 века, который был известным псалмопевцем, а также взялся за строительство церкви в Клюни. Он выстроил церковь в соответствии с сакральной нумерологией: семерка определяла пропорции апсиды; главный портал был воздвигнут в соответствии с числами 1,3, 9 и 27. Он использовал также символизирующий универсальный порядок ряд совершенных чисел Исидора Севильского и пифагорейский ряд гармоничных чисел. В целом церковь должна была символизировать сеть святого Петра – ловца человеков. А аббат, цитирую, хотел, чтобы там обитали постоянно и ангелы. «Язык математики не был самостоятельным, - он являлся, скорее, «диалектом»  более всеобъемлющего языка христианской культуры. Число было существенным элементом эстетической мысли и сакральным символом, мыслью – Бога» (Гуревич).

«Слово, идея в системе средневекового сознания обладали той же мерой реальности, как и предметный мир», - пишет Гуревич. Можно себе представить, каким видели мир эти люди. Так, во врачебной практике главным шагом к исцелению считалась постановка диагноза: не потому, что после этого можно было начинать лечение – а потому, что врач узнал имя болезни и потому обрел мистическую власть над ней.

Для грамотеев попроще существовал более наглядный символический ряд. В целом – сама природа была неиссякаемым его резервом. «Все вещи предлагают опору и поддержку мышлению в его восхождении к вечности; все они, от ступеньки к ступеньке, возвеличивают друг друга».(Хейзинга). Благодаря символизму в мире, который сам по себе достоин всяческого осуждения, можно все же находить ценности, мир может быть источником радости.

Даже лучшим, чем exempla, пособием по средневековому символизму служат бестиарии, выросшие из античных «фисиологов», к которым добавилась упомянутая «христианская картинка». Помните анекдот: «- Дети, угадайте, кто это – маленькая, рыжая, любит орехи. Почему молчите? - "Пастор, я знаю, что правильный ответ - Иисус, но уж очень на белочку похоже...». Вот, к примеру, что рассказывается о повадках выдры – и как это истолковывается в библейском символическом ключе: «Физиолог» описывает выдру таким образом: «Есть животное называемое выдра, имеющее вид собаки. Оно враждебно крокодилу. Крокодил, когда спит, рот открытым имеет, и выдра идет и мажет себе все тело глиною. И когда высохнет глина, прыгает в пасть крокодила, и поедает внутренности его. Итак, подобен крокодил диаволу, а выдра принимается за лице Спасителя нашего. Ибо приняв земное бытие и плоть, сошел Он во ад и разрешил скорби смерти и воскрес тридневен».

Однако надо помнить о многозначности средневековой символики и ее зависимости от контекста и толкователя. Для средневекового интеллектуала вообще считалось обязательным умение дать одному тексту несколько разных толкований; священный текст по умолчанию имел несколько уровней смыслов. Многозначен и символ визуальный. “Так, изображение рыбы, в зависимости от контекста, могло означать Христа, знак зодиака, Луну, месяц февраль, воду, флегматический темперамент, быть атрибутом любострастия или знаком зодиака, служить символом поста, а также намекать на некоторые голландские пословицы («Большая рыба поедает маленькую», «Каждая селедка на своем хвосте висит» и т. п.)”.

С помощью сборников exempla или всевозможных книг о чудесах, пересказываемых в проповедях, этот мир символов спускался от духовного сословия к остальным

Однако у светских власть имущих и рыцарства, не очень интересующегося выспренними философскими категориями, была своя «картинка». «Продвинутое» рыцарство свободно оперировало куртуазными культурными кодами на основе метафор из поэзии трубадуров и «мемов» из рыцарских романов; надо сказать, что к 14-15 веку оперирование этими метафорами приобрело оттенок пародийности, но так и осталось актуальным и живым языком куртуазного общения и игр; например, в стихотворении Оливье де ла Марша Le parement et triumphe des dames, в котором детали женского туалета приравниваются к добродетелям и совершенствам, — задорные нравоучения старого придворного, сопровождаемые лукавым подмигиванием. Домашняя туфля означает смирение:

Нам туфля впрямь здоровье сбережет,
И вот уж боле не грозит недуг,
Мой стих ей титул знатный изберет
И туфельку — Смиреньем наречет.
Таким же образом башмаки становятся заботливостью и прилежанием, чулки — терпением, подвязки — решительностью, сорочка — беспорочностью, корсаж — целомудрием (Й. Хейзинга)

Наследие героической античности тоже шло в дело. Так, в написанной Джотто при неаполитанском дворе галерее великих рыцарей прошлого в одном ряду с Готфридом Бульонским стоят Гектор и Цезарь (а также Иуда Маккавей). Кроме того, целый особый язык символов составляла геральдика – и наука блазонирования, то есть верного истолкования герба – была весьма уважаема в рыцарских кругах.

Отдельных томов по истории символизма заслуживает, конечно, корпус мифов монаршей власти - восходящий, с одной стороны, к древнему архетипу сакрального брака вождя с землей/общиной, - с другой стороны, обогащенный христианскими мифологемами. - и отдельных институтов управления. Так, у Ольги Тогоевой есть интереснейшая статья о метафоричности средневекового правосудия, к которой я вас и отсылаю [1].

Конечно же, самый причудливый «компот» верований представляло собой мировоззрение средневекового крестьянина – и чем глуше была его деревня, тем причудливее сплетались в его сознании образы христианства и наследие язычества. Он верил и в Деву Марию, и в Хлебного Волка – и не очень задавался вопросами соответствия своих воззрений церковной догме – часто и сверить было не с чем: деревенский священник часто был необразован и выходец из тех же рядов. Так, таинство крещения в трактовке крестьян глухой деревни полезно тем, что дает детям красивое тело и лицо, бережет их от волков и от опасности утонуть. А пуповина внуков приносит успех в суде (М.Леруа Ладюри. Монтайю). Даже в exempla сатана приобретает черты духа-трикстера, сродни природным языческим духам, с которыми не грех и договориться и обратить их себе на пользу. Так, рассказывается, что один из демонов был слугой у некоего рыцаря, помогал тому во всем и даже спас жену рыцаря от смертельной болезни, доставив ей за одну ночь из Аравии спасительное лекарство - молоко львицы; при этом он не только не вредил хозяевам, но, будучи изгнан после того, как они узнали о его бесовской сущности, отказался от жалования и просил потратить его на покупку колоколов для местной церкви. Другой демон верно служил некоему купцу, приумножил его богатство и женился на его дочери; впрочем, прожив с ней год, бес предстал перед тестем в истинном виде и заявил, что возвращается в преисподнюю, ибо предпочитает ад обществу сварливой женщины. «Важную роль среди верований крестьян играл культ мертвых. В средние века верили, что между живыми и мертвыми существует постоянная связь, выходцы с того света, как тогда были убеждены, посещают мир живых, рассказывают о своем состоянии за гробом, просят содействия для облегчения участи их душ, либо отстаивают свои имущественные интересы. С другой стороны, некоторые живые, умирая лишь на короткий срок, странствуют по загробному миру и приносят оттуда, после своей реанимации, вести, существенно важные для живущих. (…)Культ мертвых тесно смыкался с культом плодородия. Крестьяне верили в то, что для обеспечения хорошего урожая и приплода скота необходимо прибегать, наряду с трудовыми усилиями, к магическим действам. Поэтому сельские колдуны и колдуньи были неотъемлемым элементом деревенского общества. В их услугах нуждались, но вместе с тем остерегались их злокозненности. Отсюда двойственное отношение к ведьмам. Различали между зловредными и добрыми колдунами и знахарками, и, как явствует из протоколов итальянской инквизиции конца средних веков, между "благими" и "недобрыми" колдунами разыгрывались символические битвы, исход которых, как верили К.е, отражался на урожае» (Гуревич). Представляете себе, в каком шоке пребывали столичные инквизиторы, пришедшие в глухую деревню, от простодушных откровений ее жителей.

И, конечно, жизнь и воззрения крестьянина были подчинены символике календарного культа.

Отдельный интерес представляют из себя мировоззрения средневековых еретических сект, которых было множество, и даже катаризм имел свои разновидности. В качестве примера мироустройства, до которого мог «своим умом дойти» человек средневековья, приведу космогонию, которую проповедовал в 16 веке мельник из Фриули по прозвищу Меноккьо. Ему посвящена книга Карло Гинзбурга «Сыр и черви». Меноккьо утверждал: "Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала все было хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь - все вперемежку. И все это сбилось в один комок, как сыр в молоке, и в нем возникли черви, и эти черви были ангелы. И по воле святейшего владыки так возникли Бог и ангелы; среди ангелов был также Бог, возникший вместе с ними из того же комка…" . Похожие воззрения Гинзбург обнаруживает только… в мифологии калмыков.

Обобщаю: мировоззрение средневекового человека - это набор знаков и знаковых сюжетов: очень визуальных, наглядных (общество низкой культуры текста); имеющих сакральное значение - несущих рок, божественное оправдание/осуждение, волшебство, игру и проявления высших сил; часто присущих некоей определенной социальной группе. Они эти знаки различали в окружающей действительности и сами умножали их - с умыслом или без. Это, пожалуй, главное, на чем я хочу акцентировать ваше внимание, кроме общеизвестных представлений.

Литература

Общая картина

  • Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада - самая известная вещь Ле Гоффа на русском, многие читали, кто не читал - погружение в Средние века рекомендую начать с нее.
  • Жорж Дюби. Время соборов. - Весомо-зримо о людях, идеях, социуме и экономике 10-15 веков с акцентом на визуальное искусство. Базовый труд Дюби.
  • Жорж Дюби. Средние века. Робер Фоссье. Люди Средневековья - еще два годных, но довольно фигово изданных на русском труда общего характера о средневековом обществе, второй более человечный.
  • Йохан Хёйзинга. Осень Средневековья - лучшая книга о 14-15 веках, все читали, ноу комментс.
  • А.Я.Гуревич. Категории средневековой культуры - все читали или делают вид, что читали, но тем не менее - нестареющая базовая вещь про мировоззрение людей средневековья.
  • Марк Блок. Феодальное общество - еще один маст рид в качестве базы.
  • Ашиль Люшер. Французское общество времен Филиппа Августа - обстоятельный рассказ об основных социальных группах рубежа 12-13 вв, приправленный байками.

Аспекты и тенденции

  • Жак Ле Гофф. Другое Средневековье - сборник статей про маленькие перемены в сознании, отражавшие крупные тенденции: отношение ко времени с течением оного и совершенствованием способов его измерения; отношение к различным профессиям в руководствах для исповедников; отношение к снам и т.д.
  • Жак Ле Гофф Средневековый мир воображаемого - в основном про чистилище и бретонскую мифологию, довольно факультативный труд, но местами небезынтересный.
  • Филипп Арьес. Человек перед лицом смерти. Он же. Ребёнок и семейная жизнь при Старом порядке. Сабж. Сабж. Небесспорные, но о сию пору ключевые книги о сабжах от корифея истории повседневности.
  • Жан Фавье. Столетняя война. - наконец-то издали на русском, уррра!

Социальные группы

  • Морис Кин. Рыцарство - рыцарство такое рыцарство. Годный базовый труд.
  • Эмманюэль Леруа Ладюри. Монтайю - книга о том, как приезжает священник в 14 веке в горную деревню на Юге Франции, а там... Исследование жизни и картины мира простых людей  на основании протоколов допроса жителей деревни. Читается, без шуток, как роман.
  • Марк Блок. Короли-чудотворцы - кирпич от мэтра, по сути энциклопедия всех аспектов самопрезентации монаршей власти в средневековой Франции. Маст рид.
  • М.А.Бойцов. Величие и смирение. - книжка ведущего нашего германиста, продолжающая традицию предыдущей, но в виде скорее очерков. Очень рекомендую, Бойцов - почти что единственный после Гуревича из отечественных мэтров, кто пишет интересные вещи человеческим языком. Кому лень сходу асиливать весь кирпич - советую поискать его статьи в альманахе “Одиссей” (за 1995 год и еще какой-то).

Биографии

  • Жак Ле Гофф Людовик IX - образцовая своей разносторонностью биография исторической личности от главного жгуна третьего поколения школы “Анналов”. Отдельно рукоплещу разделу, в котором фигурирует несколько Людовиков IX - в изображении разных авторов, в разных целях и в разных жанрах: лучшее пособие по критике биографического источника.
  • Режин Перну. Алиенора Аквитанская - по мнению историков, лучшая биография знаменитой королевы - от знаменитой биографини. Гладко, ярко, представимо в лицах, с множеством бытовых подробностей. Впрочем, та же дама писала и об Абеляре с Элоизой, и о Ричарде Львиное Сердце, и о Жанне д’Арк, и о крестоносцах, кажется, все издано на русском.

Отдельные статьи

  • Ольга Тогоева  «Мертвец возвращается к свету…». Религиозные метафоры средневекового правосознания // Одиссей-2007 [2]
  • Елена Гриднева. Средневековье как этап развития корпоративных мифологий - [3]
Источник — «http://lib.rpg.ru/index.php?title=Другое_Средневековье:_В_борьбе_с_поверхностным_подходом&oldid=732»